В.А. Кондрашина
Обучение колокольному ремеслу
на Московском Пушечном дворе во второй половине XVII в.
// Колокола: История и современность. М., 1993. С. 62–74

текст статьи
примечания

          Колокольное ремесло, по общему мнению исследователей, – одно из самых сложных ремесел. Колокольного мастера в Древней Руси считали мастера из мастеров, ставя его искусство выше искусства зодчего. «Литьё больших колоколов, – утверждает автор «Книги о литье» А.М. Петриченко, – даже для современного уровня литейного производства – сложная техническая задача, требующая больших предварительных исследований, трудоемкой подготовки и длительного процесса изготовления литейной формы» [1]. Итальянским мастерам в 60-е годы нашего века понадобилось три года для отливки 22-тонного колокола, в то время как русские мастера в XVII в. отливали подобные колокола менее чем за год.

          Развитие русской национальной литейной традиции достигло своей наивысшей точки в XVII в., когда были созданы редкостные по красоте звучания колокола весом в 1-2 тыс. пудов насчитывались десятками. Столь высокий общий уровень ремесла был обеспечен устойчивой и эффективной системой обучения. Главной школой, готовившей кадры русских литейщиков – пушечных и колокольных мастеров, а также их учеников, – был Московский Пушечный двор, находившийся в ведении Пушкарского приказа. Система обучения ремеслу на Пушечном дворе носила «государственный» характер, так как именно государство в лице приказа полностью взяло на себя заботу о формировании кадров мастеровых людей, обеспечив довольно четкую систему ученичества. Учеников имели практически все ведущие специалисты. В расходных книгах приказа за 1700 г., хранящихся в рукописном собрании И.Х. Гамеля, мы находим соотношения между числом учеников у мастеров 26 различных специальностей:

«пушечных мастеров 3 человека, литец 1 человек, учеников 51 человек;
колокольных мастеров 3 человека учеников 12 человек;
паяльных мастеров 2 человека, учеников 12 человек;
паникадильных мастеров 2 человека, учеников 3 человека;
зелейных мастеров 12 человека, учеников 71 человек;
селитренных мастеров 3 человека, учеников 9 человек;
гранатных мастеров 11 человека, учеников 74 человека;
токарных мастеров 3 человека, учеников 10 человек;
татуарных мастеров (готовивших ременные крепления для подвески колоколов – В.К.) 1 человек, учеников 3 человека;
резцов 1 человек, учеников 2 человека …» [2].

          Пушечный двор – крупнейшее в то время в России производство – по количеству занятых людей, по организации их труда и по его детальному разделению представлял собой мануфактуру централизованного типа [3]. Место его расположения обозначено на многих древних планах Москвы. Он находился в самом центре столицы на левом берегу р. Неглинки, напротив Китайгородской стены. В непосредственной близости от него, в проходах церквей Сергия и Преображения «в Пушкарях», лежал Пушкарская слобода [4]. По описи 1638 г. в ней было 372 двора «московских пушкарей и пушкарского чину людей» [5].

          Тесная связь слободы с производством, в том числе и территориальная, имела принципиальное значение в организации ученичества, начальная стадия которого, а точнее – предученичество, проходила в Пушкарской слободе, где мальчики постигали азы ремесла и грамоты. Не случайно именно обитатели Пушкарской слободы, как мы увидим далее, были основным резервом пополнения кадров пушечного двора.

          Самое значительное число в рассматриваемый период число пушечных и колокольных мастеров зарегистрировано в 1683 г. Расходная книга приказа за этот год перечисляет их поименно: «Пушечные мастера Мартьян Осипов, Яков Осипов Дубинин, Харитон Иванов, Пантелей Яковлев, … колокольные мастера Фёдор Дмитриев, Василий Леонтьев, Яков Леонтьев» [6].

          Поскольку ученичество было единственным способом подготовки специалистов, приказ закреплял за каждым из мастеров учеников, выплачивая мастеру за обучение каждого ученика определенную плату [7] и поддерживая, таким образом, заинтересованность в приобретении возможно большего их числа. Решение вопроса о количестве учеников находилось в компетенции приказа. Он мог закрепить за мастером двух-трех учеников или десять и более того. В 1659–1660 гг. у колокольных мастеров Петра Степанова, Фёдора Дмитриева и Ивана Иванова было по 4 ученика, за мастером Александром Григорьевым было закреплено 10 учеников [8].

          Система обучения колокольному ремеслу опиралась на традицию, вершиной которой в предшествующий период было творчество выдающегося литейщика Андрея Чохова [9]. Однако прежде чем эта традиция получила осознанное развитие в деятельности Пушкарского приказа, она должна была столкнуться с совершенно иной точкой зрения, иным подходом к обучению ремеслу. После смерти Андрея Чохова на Пушечном дворе осталось много его учеников. Но годы интервенции нанесли тяжелый урон кадрам русских ремесленников. Вероятно, это и было причиной, по которой русское правительство в 40-е годы XVII в. обратилось к нюренбергскому мастеру Гансу Фальку с предложением занять должность главного пушечного и колокольного мастера, включив в сферу его деятельности прежде всего обязвнность обучения ремеслу десяти русских учеников. Учение в данном случае не принесло ожидаемых плодов – ученики Г. Фалька отказывались от выполнения самостоятельных работ. Разбирательство в приказе показало, что мастер не открывает им секретов мастерства – «от них в мастерстве скрывает» [10]. При этом Г. Фальк в своё оправдание заявил, что ему, как главному мастеру, поручают отливки больших колоколов, а де для того, чтобы научить ученика, нужно отливать малые, весом в 10-20 пудов и не более того [11]. Таким образом, мастер предлагал четко разграничить собственно ученичество и производство. Однако хитрость мастера, не желавшего делиться секретами мастерства, заключалась в том, что технология отливки малых колоколов существенно отличалась от отливки колоколов-гигантов, и если для небольших колоколов она была детально разработана и на Западе зафиксирована в письменных руководствах, а сама отливка их часто проходила с использованием уже готовых лекал, то отливка колокола-гиганта всякий раз была творчеством, требовавшим индивидуальных расчётов и высокого искусства. Г. Фальк под благовидными предлогами избегал заказов на большие колокола, ссылаясь, например, на то что олово в разбитом Воскресенском колоколе было получено от переплавки старой оловянной посуды, и потому металл его не годится в колокольное литьё [12].

          Одновременно с Г. Фальком 13 января 1650 г. в приказе были допрошены и русские колокольные и пушечные мастера и их ученики: «В Пушкарском приказе колокольные мастера русские люди … допрашиваны, с колокольное з большое дело … против пушечного и колокольного мастера иноземца Ивана Фалька их будет ли?» [13]. Мастер Данила Матвеев, его сын Емельян и ученики мастеров Кирилла Самойлова, Давида Кондратьева, Алексея Якимова дали на этот вопрос утвердительный ответ. Настаивая на развитии национальной литейной традиции, они в своих ответах совершенно ясно выразили иную точку зрения на ученичество: только настоящее, большое дело может воспитать большого мастера.

          Доказательства, приведённые русскими мастерами, прозвучали настолько убедительно, что именно им, Даниле Матвееву и его сыну Емельяну с учениками, приказ поручил отливку «Большого Успенского» колокола. Грандиозные литейные работы, подобных которым Москва не видела со времен А. Чохова, проходили у церкви Рождества Христова на Ивановской площади. В результате их в 1654 г. был отлит колокол весом в 8 тыс. пудов [14]. Этот колокол, разбившийся в том же году во время испытания от слишком сильного удара, переливал в 16551656 гг. 20-летний колокольный мастер Александр Григорьев. «И во 163 (1655) года по указу великого государя велено вылить иной колокол колокольному мастеру Александру Григорьеву весом 8 тысяч пудов» [15].

          Сам мастер об участии учеников в колокольных работах свидетельствовал так:

«164 (1655) года ноября в 29 день по скаске колокольного мастера Александра Григорьева. Сказал: почели делать ученики мои 12 человек: Ларка Минин с товарищи, а почели делать у Большого колокола с 1 числа сентября по 15 день. А с 15 числа делали учеников девять человек ноября по 29 день. А 3 человека учеников: Ларка Федоров да Петрушка Степанов да Федька Дмитриев отданы мастеру делати Калязинский колокол»  [16].

          Григорьев применил новую, более совершенную литейную технологию, которая с этого времени утвердилась при отливке колоколов-гигантов и широко применялась позже в XVIII в. Эта технология требовала лучшей предварительной подготовки и организации производственного процесса [17], а также значительного числа непосредственных помощников мастера – учеников. Григорьев, с 1655 г. носивший звание «государева пушечного и колокольного мастера», имел их вдвое-втрое больше, чем любой из его современников. Однако, если в двадцать лет, когда он отливал «Большой Успенский» колокол, их было у него 12 человек, то позже, например, в 1667–1668 гг. всего лишь восемь, а в последние годы жизни десять [18]. Как видим, решающим в вопросе о количестве учеников, закрепленных за мастером Пушкарским приказом, были не возраст и опыт мастера, а объем порученных ему работ, – производственные, а не собственно ученические задачи.

          Работа была основной и, вероятно, единственной формой обучения ремеслу. Производственный процесс и обучение были неразрывны. Отсюда идет и выражение, часто встречающееся в документах того времени, – «работать в учениках». Само слово «ученик» воспринималось как «помощник мастера», «подмастерье», а не как «учащийся». В документах отмечены случаи, когда «мастеровые работали в учениках» всю жизнь. Например, живший в Пушкарской слободе и даже имевший там «кузнечное место» Ларион Минин звался учеником 48 лет [19]. Сначала он был учеником колокольного мастера Данилы Матвеева, затем его сына - Емельяна, а умер учеником государева пушечного и колокольного мастера Александра Григорьева.

          Обязанности колокольных мастеров, колокольных литцов и учеников Пушечного двора заключались, прежде всего, в отливке набатных или вестовых колоколов, которыми снабжались все укрепленные города. Вместе с тем по царским указам мастера отливали большие и малые колокола для монастырей и церквей, колокола для колокольни Ивана Великого, которая не только колоколами, но и «строением была ведома в Пушкарском приказе» [20]. Часто отливка больших колоколов проходила за пределами Москвы. В 1674 г. колокольный мастер Харитон Иванов отправлен с 4 учениками в Казань для отливки колоколов к соборной церкви [21]. В документах Пушкарского приказа под 1686 г. выписано, что колокольный мастер Федор Моторин был со своими учениками в четырех посылках: в 1654 г. – в Новгороде, в 1656 г. – в валдайском Иверском монастыре, в 1668 г. – в Смоленске, в 1672 г. – в Саввино-Сторожевском монастыре под Звенигородом. За пределами Москвы он отлил 5 колоколов [22]. В 185 (1677) г. в Великом Новгороде братья Леонтьевы – мастера Василий и Федор и колокольный литец Яков – отлили 2 колокола: «один в 40, а другой в 100 пудов» [23].

          Основной категорией населения, из которого набирали колокольных учеников, были дети «пушкарского чина людей» – московских пушкарей и мастеровых различных специальностей, состоящих в ведении приказа. Пушкари и мастеровые представляли сословие «младших государевых людей», получавших за службу кроме денежного и хлебного жалованья наделы земли под дворовое и хоромное строение под условием службы, во временное пользование. Правительство зорко следило за тем, чтобы («земля из службы не выходила»). Люди «пушкарского чина», стараясь сохранить за собой свои дворовые места в Пушкарской слободе, неохотно отпускали своих детей служить в другое ведомство [24]. Эта заинтересованность подкреплялась заинтересованностью правительства в закреплении кадров литейщиков. Для полготовки высококвалифицированного литейщика, хорошо знающего производственный процесс, владеющего основами математики, металловедения, способного самостоятельно решать задачи художественного оформления колоколов, нужны были многие годы. Срок ученичества в этом случае мог быть чрезвычайно продолжительным. Правительство, заинтересованное в том, чтобы ускорить процесс обучения ремеслу, пыталось прежде всего закрепить семейную традицию. Где, как ни в семье, от отца, брата будущий мастер мог лучше узнать о всех тонкостях и секретах ремесла.

          Надо отметить, что в XVII в. происходит процесс углубления семейной преемственности колокольного ремесла, что сказалось в существовании множества династий колокольных мастеров. Назовем лишь самые знаменитые из них. Со своим сыном Емельяном работал и обучал его ремеслу замечательный колокольный мастер Данила Матвеев (Мастеров); от своего отца, Фёдора Дмитриевича Моторина, переняли высокое мастерство сыновья Дмитрий и Иван (создатель всемирно известного «Царь–колокола»). Вместе со своими братьями – колокольными мастерами Яковом и Василием Леонтьевыми – работал колокольный литец Фёдор Леонтьев [25]. Дети «пушкарского чина людей» с самого раннего возраста были свидетелями литейных работ, а затем сами привлекались к участию в них. Например, в документах об отливке «Большого Благовестного» колокола в Саввино-Сторожеском монастыре под Звенигородом, в книгах денежных расчетов с пушкарями, исполнявшими подсобные работы, встречается имя мальчика, пушкарского сына Ивана Зернова: «Человеку Ивашке Зернову дано шесть денег, потому что мал» [26]. (При расчётах с ним делают оговорку – подённого корма получает он на две деньги меньше прочих, «потому, что мал», – не может выполнять работу наравне со взрослыми).

          «Поручная запись» на ученика Пушкарского двора, заполнявшаяся несколькими мастерами при его приёме [27], предусматривала определённые обязательства с его стороны по отношению к приказу, а также фиксировала нормы его поведения в Пушкарской слободе. Она существенно отличается от «учебных» или «жилых» записей на обучение ремеслу у частного мастера, где обычными условиями были обязанность повиновения мастеру, членам его семьи, право хозяина смирять (наказывать) ученика, «нечинение» убытков хозяину и «неуход» от него до срока. Подобные записи регистрировались в Холопьем приказе, без чего они не имели юридической силы [28]. Ученик лично зависел от мастера и его домочадцев, принимал на себя обязанности исполнять любую работу, которую поручает мастер. Ничего подобного мы не находим в «поручных записях» на учеников Пушечного двора. Колокольный ученик мастеров Пушечного двора адресует свои обязательства администрации приказа. Они касаются, прежде всего, сохранности государственного имущества. Отливки больших колоколов, продолжавшиеся по нескольку месяцев, были чрезвычайно дорогостоящими. Для примера, сошлёмся на затраты по литью «Большого Успенского» колокола в Московском Кремле в 1655–1656 гг., когда на приобретение меди, олова и на покупку вспомогательных средств, материалов и инструментов было затрачено более 44 тысяч рублей [29]. Перед началом работ мастер обязан был представить в приказ расчёт необходимых для литья материалов, учитывая при этом сколько металла будет «потеряно» при плавке – «пойдет в угар и на выгонку», сколько понадобится вспомогательных материалов.

          Вот как об этом сообщается в росписи «за рукою» колокольного мастера Харитона Иванова по поводу отливки 35-пудового колокола: «на угар и на выгонку колокольной меди надобно 10 пуд., олова 30 гривенок. Запасов – 400 кирпичу сырова, 100 кирпичу зженова, проволочного тонкова железа 15 гривенок, свицкого железа пуд, сала говяжья топленого 30 гривенок, сусла густово семь ведер, 12 веревок лычных, 15 возжей посконных, полпуда шерсти коро(вьи) красной, 15 брусков точильных, 2 свяски укла(ду), 60 мешков уголья березового, к литью на дрова полхоромины, 2 ушата, корыто, 6 лопат, 4 дерева заступных, сито частое, 2  ведра, 3 шайки, 2 корца» [30]. Материалы со складов выдавались строго на основании расчётов мастера и оформлялись расписками. Металлы отпускали, предварительно взвесив их на весах. (Процедуру взвешивания подробно описывает один из сохранившихся документов) [31]. После окончания литейных работ из литейной ямы тщательно выбирали все наплывы, счищали с тела колокола «изгарный сор», сметали «мелкие крохи остаточной горелой меди» – переплавляли всё это в глыбы и взвешивали металл на весах [32].

          Обращает на себя внимание ещё одна особенность обучения колокольному ремеслу на Пушечном дворе. Учеником здесь становился не мальчик, приведенный родителями за руку в дом мастера-хозяина, как это обычно было во многих других ремеслах, а юноша, сознательно выбравший себе профессию. Само ремесло предполагало, что новоявленный ученик придет к мастеру с каким-то определённым запасом трудовых навыков и знаний. Обучение практическим навыкам ремесла начиналось с самого раннего детства. Тогда же, вероятно, мальчик постигал и азы грамоты, необходимые для мастерового. Составленный в петровское время Артиллерийский регламент гласил: «Мастеровых людей детей надлежит обучать грамоте, цифири и платгеометрии, дабы потом могли добрыми мастеровыми быть …». В Петербурге большинство детей мастеровых начали обучаться «грамоте и цифири» в школах, организованных адмиралтейскими, артиллерийскими ведомствами и Канцелярией от строений с конца 10-х – начала 20-х годов XVIII в. [33]. Однако есть свидетельства тому, что подобные школы существовали в ведомстве Пушкарского приказа уже в XVII в.

          В архивных выписках И.Х. Гамеля из расходных книг Пушкарского приказа XVII в. (сами книги не сохранились) мы находим интересные свидетельства существования школы «цифрового учения» для пушкарских детей [34]. Все расходы по обучению нёс приказ. Он оплачивал работу учителя-тяглеца московской Алексеевской слободы, «цифирного дела мастера» Ивана Зерцалова. «Государево жалованье» выплачивалось не только учителю, но и ученикам – пушкарским детям, которые учатся цифири (по полтине ученику). В одной из записок встречается упоминание о числе учеников, их было 9 человек. Записи в расходных книгах свидетельствуют и об учебных пособиях. Они фиксируют расходы на приобретение клея, левкаса, чернил и щетинных кистей для изготовления 10 досок «к цифровому учению» и покупку у кадашевца Василия Герасимова цифирной книги, переведенной на русский язык, «ценою 4 рубля с полтиною». «И та книга отдана учителю Ивану Зеркалову для научения цифири пушкарских детей. И тое книгу ему беречь. А как пушкарских детей выучит и тое книгу объявить ему в Пушкарском приказе» [35].

          Среди администрации и мастеровых приказа было немало образованных людей, знакомых с западноевропейскими техническими руководствами. В приказе была своя библиотека. О том, насколько она была богата научно-техническими изданиями, свидетельствует следующий факт. В 1637 г. по указу боярина Б.И. Морозова из неё во дворец для обучения царевича Алексея Михайловича взяли 29 иностранных книг, среди которых были книги по геометрии, арифметике, астрономии, градостроению. С. Богоявленский, который в своём исследовании по истории приказа приводит полный их список, отмечает, что среди них не было книг по ремёслам, находившимся в компетенции самого приказа, и приходит к выводу, что такие книги «должны были оставаться в библиотеке приказа, начальники которого и мастеровые различных производств были, очевидно, образованы, чтобы воспринять и применить к делу западноевропейскую науку» [36]. В доказательство он сообщает об известных по другим источникам двух книгах, присланных в приказ из приказа Тайных дел: «О Оружейном дому, в чём были устроенными наряду и всяким ратным припасом» и «Книге о наряде и о огнестрельной хитрости». В числе руководств в библиотеке хранилась также «Роспись образцовым артиллерийским пушкам со всякими запасы, что к тому строению надобно и почему те пушки ценою стали» [37]. Были, вероятно, и подобные руководства по литью колоколов. Мастера могли широко использовать письменные рецепты.

          Однако высокий уровень владения ремеслом не стоял в прямой зависимости от уровня книжной образованности мастера. В средневековой Руси устная традиция с успехом заменяла письменные рецепты и руководства. «При существовании института ученичества почти во всех ремесленных специальностях и при практике изустной передачи опыта и секретов мастерства письменные рецепты были не нужны» [38]. Однако это не означает (о чём уже шла речь выше), что русские мастера не были с ними знакомы.

          Примечательна судьба государева пушечного и колокольного мастера Александра Григорьева. Он, как уже говорилось, был автором самого большого в мире колокола XVII в. – Большого Успенского колокола Московского Кремля (8 тыс. пудов). Его имя стояло и на других знаменитых колоколах, которые он отлил для валдайского Иверского, московского Симонова монастырей и Саввино-Сторожевского монастыря под Звенигородом. Их голоса еще звучали в прошлом столетии, выделяясь красотой и силой в колокольном многоголосии России. Но этот мастер не мог даже расписаться под «сказкой». По его поручению на документах ставил свою подпись один из учеников, а свои «сказки» он обычно передавал на словах в канцелярии приказа [39]. Однако не подлежит никакому сомнению то, что мастер в совершенстве владел колокольным и пушечным рецептом, а, следовательно, знаниями в области математики, металловедения и во многих других областях. Само собой напрашивается вопрос о методе, лежащем в основе подобных рецептов, позволявшем справляться с огромным объёмом цифровой информации. Очевидно, он был столь универсальным и совершенным, что даже мастер, не умевший читать и писать, мог создавать выдающиеся произведения искусства. Именно такими достоинствами обладал издавна применявшийся в практике проектирования колоколов модульный метод [40]. Основанная на нём «колокольная геометрия» имела материальное воплощение в виде шаблонов, при помощи которых создавались формы для отливки колоколов и которые могли сохранятся в приказе после окончания работ.

          Все вышесказанное относится к отливке больших колоколов. В то же время в XVII в. была значительная потребность в колоколах небольшого размера, прежде всего вестовых, по голосу которых собирались все служилые люди в городах-крепостях. В XVII в. существовал определённый стандарт на вестовые колокола, для которых точно указывались веса и размеры. В этом случае раз заведенный шаблон мастера могли использовать многократно. Вестовые колокола часто формировались целыми партиями: «…велено колокольным мастерам Ивану Иванову и Петру Степанову завесть к вестовым образцы к 12 колоколам: 2 колокола по 10 пуд, 5 – по 15 пуд и больше, 5 – по 15 пуд» [41]. Нередко практиковались и серийные отливки – по нескольку колоколов в одной литейной яме [42]. Всё это, безусловно, способствовало более высокой производительности труда. Однако мастера, специализировавшиеся на подобных отливках, постепенно теряли что-то из того широкого диапазона знаний, которыми обладали мастера–универсалы.

          Дифференциация по уровню владения ремеслом существовала не только среди мастеров, но и среди учеников. Все ученики вместе с мастером принимали участие в формовке колокола и в подготовительных работах. Форма обучения ремеслу была коллективной. Мастер же выделял среди учеников самого опытного, своего непосредственного помощника, и новичков, которые только начинали осваивать ремесло. Промежуточными звеньями между ними были две рабочие группы, состоявшие из нескольких человек.

          Это деление учеников прослеживается на протяжении всего XVII в. В 1598–1599 гг. на Пушечном дворе было всего 12 учеников. По размерам получаемых окладов они подразделялись на 4 группы, в каждой из которых, начиная с самой высокооплачиваемой, было соответственно – 1, 2, 3, 6 учеников [43]. Можно также сослаться на дело о приёме И. Денисова в колокольные ученики к государевому мастеру А. Григорьеву, в котором говорится:

«У колокольного мастера Александра Григорьева учеников 8 человек. Великого государя жалования им оклад: 8 рублев, хлеба 15 чет. ржи, овса то же, 4 пуда соли – Корнилка Кузмин; по 5 рублев, хлеба по 12 чет. ржи, овса тоже, по 7 пудов соли – Степка Михайлов, Данка Микифоров, Трофимка Васильев; по 5 же рублев, хлеба по 10 чет. ржи, овса то же, по 3 пуда соли – Ганка Иванов Гришевишник, Ларка Ильин, Лучка Андреев; 4 рубли, хлеба 7 чет. ржи, овса то же, 2 пуда соли – Васька Леонтьев» [44].

          Деление учеников на группы было закреплено в приказе не только размерами денежных и хлебных окладов, но также суммами вознаграждений за успешное выполнение государственных заказов. Для того чтобы стать мастером, ученик должен был пройти испытания – самостоятельно выполнить порученную ему работу. К экзаменам допускались ученики, хорошо зарекомендовавшие себя в деле. Так отличившийся при отливке «Большого Успенского» колокола П. Степанов через год был допущен к испытаниям и стал мастером. Сохранился любопытный документ, написанный вскоре после производства его в мастера, в котором дьяк наглядно показывает разнице в социальном положении мастера и ученика, сказавшуюся в разном обращении к тому и другому. Подьячий в указе по привычке написал: «велено колокольному мастеру Ивану Иванову и колокольному ученику Петрушке Степанову завесть к вестовым образцы к 12 колоколам», а затем исправил себя – «мастеру Петру Степанову» [45]. Освоив ремесло и почувствовав, что может работать самостоятельно, ученик подавал челобитную в приказ и на ее основании допускался к испытаниям.

«164 (1656) года июня 13 бил челом колокольного мастера Александра Григорьева ученик Федька Дмитриев Колесников, чтобы быть ему мастером, и июня 14 велено быть, и велено живоначальныя Троица Колесниковы пустыни разбитой колокол, что прислан … в Пушкарский приказ весом в 44 пуда перелить. И 166 (1657) года декабря 22 перелил в 30 пуд 30 гривенок. И четверть прибавлено жалованье» [46].

          Какого-то определенного регламентированного срока ученичества колокольному делу на Пушечном дворе, вероятно, не существовало. Исследователи, называя разные сроки – 5, 20 и т.д. лет, полагают, что обучение этой специальности было более продолжительным, чем во многих других ремеслах  [47]. Вопрос о продолжительности ученичества ставился, очевидно, очень индивидуально. Замечательные мастера Емельян Данилов и Александр Григорьев делали свои лучшие отливки совсем юными, двадцатилетними. Продолжительность ученичества зависела как от способностей ученика, так и от множества других обстоятельств. Немалую роль играла личность мастера. Известны случаи, когда мастера умышленно затягивали ученичество, выступали против желания учеников работать самостоятельно.

          В феврале 1677 г. колокольные ученики мастера Харитона Иванова Михаил Павлов и Яков Иванов подали в приказ челобитную о дозвлени им работать самостоятельно, завести свои литейные формы – «колокольные образцы» [48], они работали в учениках более 15 лет. Часто вместе с мастером Х. Ивановым отливали колокола за пределами Москвы, и «в посылках от иво, Харитоновой, налоги погибли и разорились вконец». В челобитной они пишут, что «колокольная служба», «изготовление образцов» для них привычное дело – «а образцы колокольные к литью собою зделать умеем», но работать самостоятельно они боятся, опасаясь ненависти своего мастера. Дело было решено в пользу учеников – им поручалась самостоятельная отливка колокола, а надзор за ней возлагался на мастера Фёдора Моторина.

          Но подобные случаи не были нормой. Для Пушечного двора характерно, что мастер и его ученики не представляли собой замкнутую корпорацию, строго оберегавшую «свои» секреты от собратьев по ремеслу. Начинающих мастеров и их учеников приказ часто объединял в единую литейную артель. «Фёдор Моторин во 162 (1654) года в Великом Новгороде с колокольным же мастером с Александром Григорьевым вылил к соборной церкви колокол в 1 тыс. пуд. Во 164 (1656) году он же Фёдор с Александром ж Григорьевым в Иверском монастыре вылили колокол в 69 пуд» [49]. Подтверждением тому, что государство в лице Пушкарского приказа пыталось собрать творческий опыт мастеров воедино, могут служить и многие другие примеры: совместная работа в Новгороде в 1667 г. трёх братьев – Якова, Фёдора и Василия Леонтьевых [50]; отливка набатных колоколов опытным мастером Иваном Ивановым совместно с начинающим – Петром Степановым. Вместе с мастерами работали и их ученики – а значит, коллективный опыт собирался, множился и прирастал в новых поколениях. «Московские мастерские постигали тайны гармонии и выработали свои целесообразные формы и профили колоколов, удовлетворяющие музыкальным требованиям в условиях технической рациональности» писал историк техники Н.И. Фальковский [51].

          Развитием традиции и закономерным следствием высокого уровня ремесленного ученичества колокольному делу в XVII в. стало создание в начале следующего столетия Иваном Фёдоровичем и Михаилом Ивановичем Моториными «Царь–колокола» Московского Кремля.

Примечания

[1] Петриченко А.М. Книга о литье. Киев. 1972. С. 72.
[2] ЛОИИ. Ф. 175. Гамеля И.Х. Оп. 1. Д. 329. Л. 15 об.
[3] Гейман В.Г., Устюгов Н.В. // Очерки истории СССР. XVII в. 1955. С. 9495.
[4] Рабинович М.Г. О древней Москве. М., 1964. С. 9091.
[5] ВНМАИВиВС. Ф. 16 р. Архив А.П. Лебедянской. Д. 16. Л. 3.
[6] Рубцов Н.Н. История литейного производства в СССР. М., 1962. Ч. 1. С. 53.
[7] Там же. С. 56.
[8] ЛОИИ. Ф. 175. Оп. 3. Д. 27. О большом колоколе в Москве. С. 552.
[9] Немировский Е.Л. Андрей Чохов. М., 1982.
[10] ЛОИИ. Ф. 175. Оп. 3. Д. 27. С. 15.
[11] Там же. С. 680.
[12] Там же. С. 83.
[13] Там же. С. 9.
[14] Там же. С. 4955.
[15] ГБЛ. Колл. 175. Гарелина. Картон 29. Д. 16. Л. 1.
[16] ЛОИИ. Ф. 175. Оп. 1. Д. 205. Л. 6.
[17] Петриченко А.М. Указ. соч. С. 51.
[18] ЛОИИ. Колл. 175. Оп. 3. Д. 27. С. 519; ЛОИИ. Колл. 133. Ф. Толстого. Оп. 1. Д. 50. Л. 2; РГАДА. Ф. 396.
[19] РГАДА. Ф. 196. Колл. Мазурина. Оп. 3. Д. 345. Л. 45.
[20] Богоявленский С.К. О пушкарском приказе – сборник статей в честь М.К. Любарского. Пг., 1917. С. 374.
[21] ЛОИИ. Колл. 175. Оп. 3. Д. 27.
[22] ГИМ. ОПИ. Ф. 440. Забелина И.Е. Д. 381. Л. 31.
[23] Там же. Л. 32.
[24] Лебедянская А.П . Пушкарская слобода в Москве XVI XVII вв. Рукопись. ВИМАИВиВС Ф. 16 р.
[25] ГИМ. ОПИ. Ф. 440. Д. 381. Л. 32.
[26] РГАДА. Ф. 1199. Саввино-Сторожеского монастыря. Кн. 23/144. Л. 2. об.
[27] Кондрашина В.А. Государев пушечный и колокольный мастер Александр Григорьев // Колокола: История и современность. М., 1985. С. 85.
[28] Бахрушин С.В. Ремесленные ученики в XVII в. //Научные труды. М., 1854. Т. II . С. 104-105; Рубцов. С. 55.
[29] ГБЛ.   Колл. 67. Картон 29. Д. 57. Сстав 2.
[30] ВИМАИВиВС Ф. 1. Пушкарского приказа. Оп. 1. Д. 128/1. Сставы 1 и 2.
[31] Там же Ф. 1. Оп. 1. Д. 241. Л. 1-1 об.
[32] РГАДА. Ф. 1199. Оп. 1. Кн. 23/144. Л. 52 об-56.
[33] Семенова Л.Н. Обучение мастеровых в Петербурге в первой четверти XVIII в. // Промышленность и торговля в России XVII - XVIII  вв. М., 1983. С. 90.
[34] ЛОИИ. Колл. 175. Оп. 1. Д. 461.
[35] Там же. Л. 4-5.
[36] Богоявленский С.К. Указ. соч. С. 384-385.
[37] Рубцов.  С. 44.
[38] Кузаков В.К. Особенности науки и техники Средневековой Руси // Естественно-научные представления в Древней Руси: Сб. статей. М.,1978. С. 20.
[39] ЛОИИ. Ф. 175. Оп. 1. Д. 205. Л. 6.
[40] Кнаббе. С. 220-222; Шашкина Т.Б. Модульный метод колокололитейного ремесла // Колокола. 1985. С. 216-237. Аналогичный метод применялся на Руси в градостроительстве и архитектуре. См.: Алферова Г.В. Математические основы русского градостроительства XVI–XVII вв. // Естественно-научные знания в Древней Руси. М., 1980; Пилецкий А.А. Система размеров и их отношений в древнерусской архитектуре // Там же.
[41] ВИМАИВиВС.   Ф. 1. Оп. 1. Д. 135. Сстав 1.
[42] Там же. Д. 205. Сстав 4.
[43] Рубцов. С. 52.
[44] ЛОИИ. Колл. 133. Д. 50. Сстав 2.
[45] ВИМАИВиВС Ф. 1. Д. 135. Сстав 1.
[46] ЛОИИ. Ф. 175. Оп. 3. Д. 27. С. 542.
[47] Гейман В.Г., Устюгов Н В.  Указ. соч. С. 94.
[48] ГПБ. Ф. 532. № 2297. Л. 1-1 об.
[49] ГИМ. ОПИ. Ф. 440. Д. 381. Л. 31.
[50] Там же. Л. 32.
[51] Фальковский Н.И. Москва в истории техники. М., 1950. С. 253.

© В.А. Кондрашина


Православные основы русского колокольного звона | Общество церковных звонарей | Школа звонарского мастерства Игоря Коновалова | Технология колокололитейного дела | Подбор колоколов и обустройство колоколен | Коноваловъ | Часто задаваемые вопросы | Фотогалерея | История | Библиотека | Исторический архив | Карта сайта | Указатель статей | English |

©